Форум » Светское и феодальное право » Манориальное право » Ответить
Манориальное право
Анна Винтер: Манориальное право Подобно феодальному праву отношений "сеньор-вассал" и зависимого землевладения, манориальное право отношений "помещик-крестьянин" и сельскохозяйственного производства тоже составило правовую систему. Разумеется, эти две системы были тесно связаны друг с другом. Обе они также, хотя и менее тесно/ были связаны с системами торгового, городского и королевского (общего) права, которые развивались одновременно. А все вместе эти системы были связаны с системой канонического права. Все они были составными частями комплексного структурного процесса — западной традиции права. Манориальная экономика стала господствующей формой хозяйства в Европе только к середине XI столетия. В предшествующую эпоху, после перехода германских племен в Западной Европе к оседлости, ни один тип сельскохозяйственных экономических отношений не был преобладающим. С одной стороны, в рамках племенной и деревенской структуры всегда было много свободных крестьянских семейных дворов, свободных в том смысле, что они не обрабатывали землю какого-то вышестоящего лица (за исключением работы по найму время от времени) и не были обязаны ему личной службой. С другой стороны, в европейском сельском хозяйстве того периода было широко распространено рабство. Многие рабы либо были потомками людей, захваченных в плен и обращенных в рабство германскими племенами, либо сами попали в плен в одной из войн, которые в Европе до XI в. велись почти непрерывно. Другие рабы были потомками рабов почившей Римской империи. Кроме того, в Европе в VIII— вв., судя по всему, наблюдался стремительный рост числа рабов за счет захваченных франками на Востоке славян. Само слово "раб" в германских языках (англ. "slave", нем. "Sklave") отражает эти исторические события. А слово "Frank" стало, напротив, обозначать свободного человека. Многие рабы служили в домах своих хозяев, но большинство работало в поле. С появлением сеньорий, и особенно как только возникла связь между вассалитетом и леном в VII, IX и X вв., все большее значение стал приобретать третий класс крестьянства — ни свободные, ни рабы. Эти крестьяне, которых часто называли сервами, отличались рядом черт: в отличие от рабов сервы не принадлежали хозяину и их нельзя было продать или купить; в отличие от рабов сервы могли заключать законные браки; в отличие от большинства рабов они сами обеспечивали себя едой и одеждой; в отличие от большинства рабов сервы имели определенные права на дом, землю и имущество; в отличие от свободных крестьян они были прикреплены к земле, то есть не могли покинуть ее без разрешения помещика и отходили вместе с землей при ее передаче; в отличие от большинства свободных крестьян сервы должны были отрабатывать барщину в домене помещика; в отличие от большинства свободных крестьян они должны были уплачивать помещику различные подати натурой и деньгами за свою землю; в отличие от большинства крестьян сервы были строго ограничены в правах пользования и распоряжения землей, и по их смерти земля оставалась за помещиком. В некоторых отношениях сервы походили на другой класс населения, оставшийся от старой Римской империи, — колонов, которые не были рабами, но отрабатывали барщину в домене помещика. Существовали и другие категории крестьян с разными степенями зависимости. В VIII, IX я X вв. крестьяне всех категорий: свободные, рабы, колоны и прочие — волей или неволей (или полудобровольно) втягивались в поместья феодалов в качестве сервов. Мансы, "держания" сервов отделялись от господского поместья (домена). Однако сервы отбывали трудовые и другие повинности в поместье господина, а помещик осуществлял экономические, фискальные, полицейские, судебные права над сервами на их наделах. Кроме сервов многие свободные также жили в поместье как держатели — по существу, подданные — своих помещиков. Сомнительно, чтобы число сервов в Европе когда-либо превышало половину или две трети всего крестьянского населения. В то же время, однако, среди свободных крестьян существовали разные степени свободы. С точки зрения внутренних отношений феодальное поместье приняло форму автономного сообщества и в большинстве областей Европы стало называться манором. Одной из важных черт манора, рассматриваемого как автономное сообщество, было привилегированное положение помещика и угнетенное положение сервов. Другой важной чертой была экономическая и политическая взаимозависимость всех членов манора, включая двор помещика, сервов, а также промежуточные сословия рыцарей, манориальных министериалов и прочих свободных, включая крестьян, которые жили на территории манора. Между этими двумя чертами существовала некоторая напряженность. В отношении униженного положения сервов Филипп де Бомануар писал в XIII в., что "из третьего сословия людей, то есть из несвободных, некоторые столь подвластны своему господину, что он может забрать все, что у них есть, у живых или мертвых, и заключить их в тюрьму, когда пожелает, не отвечая ни перед кем, кроме Бога". Бомануар противопоставляет это положение некоторых сервов положению других, которые в его эпоху составляли подавляющее большинство. Однако до XI в. описание Бомануара подошло бы почти ко всем сервам. В тот более ранний период манориальный обычай даже в большей степени, чем феодальный, был лишен объективности и универсальности и потому гораздо больше был подвержен произволу и злоупотреблениям, чем в более позднее время. Манориальному обычаю также существенным образом недоставало других качеств более поздних правовых систем Запада: взаимности правовых отношений между высшими и низшими, коллективного правосудия, системной целостности и органичного роста. Несмотря на это, взаимозависимость между крестьянами и помещиком способствовала до некоторой степени преодолению трудностей, обусловленных правовой незащищенностью крестьян. Помещик, как правило, не был вечно отсутствующим землевладельцем или простым сборщиком налогов, как во многих незападных типах землевладельческих отношений. Напротив, он жил в поместье и надзирал за его управлением. Даже когда помещик управлял своим манором (или манорами) через агента (или агентов), он всецело зависел от экономической эффективности поместья. Ведь благодаря ему он должен был выполнить свои военные и экономические обязательства перед вышестоящим сеньором, будь это сам король или промежуточный сеньор. Равным образом важно было и то, что помещик являлся политическим правителем всего манориального сообщества. Он отвечал за поддержание в нем порядка, защиту его от нападений извне, за назначение министериалов, которые должны были управлять манором и председательствовать на собраниях. И снова следует отметить, что эти аспекты манориальной жизни до XI столетия были гораздо менее упорядочены и более подвержены местным и индивидуальным особенностям, чем впоследствии. Точно так же, как феодальный обычай превратился в систему феодального права в XI—XII вв., и особенно между 1050 и 1150 гг., манориальный обычай приблизительно в то же время превратился в систему манориального права. Как и в случае феодального права, в этот период существенно возросли объективность и универсальность норм манориального права. В правовых отношениях между помещиком и крестьянином развился также элемент взаимности, хотя он был менее выражен, чем в феодальном праве, ведь в отношениях "помещик-крестьянин" не было присяги и понятия договора между помещиком и крестьянином о вступлении в пожизненную связь. Тем не менее, крестьяне оказывали коллективное давление на помещиков с целью вытребовать более благоприятные условия труда. Полученные уступки имели силу пожалований, данных на взаимной основе и на условиях верности. Кроме того, манориальное право осуществлялось общим собранием членов манора, включая сервов, которые участвовали в судебном разбирательстве споров под председательством господского министериала, стюарда (управляющего). Наконец, манориальное право XI—XII вв., как и феодальное (хотя в меньшей степени), приобрело свойства целостной системы понятий и процедур, равно как и свойство развивающейся системы со способностью постепенного роста на протяжении поколений и веков. В противоположность феодальному праву, однако, возникновение новой системы манориального права в XI—XII вв. было непосредственно связано с экономической борьбой классов. В то время как феодальное право регулировало главным образом отношения лиц внутри одного экономического класса, феодальной аристократии, манориальное право в основном регулировало отношения между богатыми и бедными, правителями и управляемыми, "администрацией" и "рабочей силой". Это не означает, что манориальное право было просто навязано крестьянам; напротив, они отнюдь не были лишены мощных рычагов для защиты своих классовых интересов. В XI—XII вв. улучшение экономической ситуации дало крестьянам возможность настаивать на значительном облегчении их зависимого положения. Однако развитие новой совокупности права зависело от изменений не только в экономической, но и в правовой ситуации. Уже возникли или возникали те новые правовые понятия и институты, те новые взгляды на право, к которым обращались и помещики, и крестьяне в попытках разрешить столкновения их экономических интересов. Решающее значение в огромном росте благосостояния, который произошел в конце XI — начале XII в., имело то, что прекратились наконец военные нападения с севера, востока и юга. А к концу XI столетия Запад достиг уже такой экономической мощи, которой хватило на снаряжение собственной военной экспедиции на Ближний Восток (первый крестовый поход, 1095—1099). Другим аспектом роста благосостояния стало движение за освоение и колонизацию новых земель. Повсюду в XI и XII столетиях европейцы вырубали леса, засевали пустоши, осушали болота и отвоевывали землю у моря — в Англии, Германии, Фландрии и других странах. Многие переселялись на славянские и мадьярские земли. Эти процессы связаны с ростом населения: после столетий отсутствия всякого роста или даже убывания населения, с середины XI до начала XIV в. население Франции подскочило примерно с 7 млн. до 20, а население Англии — примерно с 2 до 3,5 млн. человек. Кроме того, были сделаны важные открытия в технике, что привело к существенному росту сельскохозяйственного производства. Начиная с XI столетия расцветала торговля, большие и малые города вырастали по всей Западной Европе как грибы. Все эти факторы значительно укрепили экономическое положение крестьян. Казалось бы, рост населения должен был понизить цену их индивидуального труда, но этой тенденции противодействовали те самые экономические факторы, которые способствовали росту цены труда: доступность земли, возможность переселиться в растущие города и зачатки денежного хозяйства. Рабочей силы далеко не хватало на все дела. Кроме того, увеличение населения способствовало подъему классового сознания крестьянства, что само по себе было важным фактором в борьбе за улучшение условий труда и жизни. Церковь, проводившая политику Папской революции, тоже благоприятствовала крестьянам. Она давала сервам возможность уравняться в правах со свободными путем вступления в духовное сословие. Готовя первый крестовый поход, церковь предложила сервам приобрести права, записавшись на Священную войну. Кроме того, церковь, крупнейший в Европе собственник (она держала не менее четверти всех земель), часто сманивала крестьян из других поместий предложением более благоприятных условий жизни и труда. Бегство в церковные маноры, законное или нет, стимулировало и бегство в другие, более привлекательные маноры или в города, а это заставляло помещиков идти на уступки крестьянам. Кроме того, церковь обычно освобождала рабов в своих доменах и этим наряду с другими средствами способствовала искоренению рабства крестьян почти во всей Европе в XI, XII, XIII вв. (домашние рабы еще сохранялись в некоторых местностях). Это дало побочный результат — сервы избавились от конкуренции еще более забитого класса. Здесь вновь соединились экономические и идеологические факторы. Раньше деятели христианства принимали рабство как реальность жизни, проповедуя при этом, что с рабами следует обращаться гуманно и что освобождение раба — поступок благочестивый и похвальный. В результате Папской революции церковь впервые дала системную юридическую формулировку своих взглядов на рабство. Она заняла такую позицию: само по себе рабство не является незаконным, но христианину грешно держать другого христианина в рабстве. Например, в Англии почти 10% населения, записанного в земельной переписи (так называемой "Книге Страшного суда") сразу после норманнского завоевания, были рабами. Это были в основном пастухи и пахари. В течение следующих двух-трех поколений они получили наделы как сервы и рабство в Англии практически исчезло. Европейские сервы в XI—XII вв. впервые оказались в достаточно прочном положении, чтобы рискнуть бежать от своего помещика к другому, предложившему лучшие условия работы. Эпоха широких крестьянских восстаний и широкомасштабного отпуска сервов на волю во Франции, Германии и Англии наступит только в конце XIII—XIV в. А пока, в XII и начале XIII в., в Италии, а время от времени и во Франции, Германии и Англии вспыхивают эпизодические крестьянские мятежи, и крестьянам даруются хартии вольностей. Помимо этих довольно драматических событий экономическое положение сервов между 1050 и 1250 гг. постепенно улучшилось и, что еще более близко к нашей теме, постепенно установились их основные законные права. Ведь даже восстания и отпуск на волю происходили под знаменем основных законных прав сервов. Превращение манориального обычая в систему манориального права в XI—XII вв. лучше всего рассматривать с точки зрения тех же шести категорий, которыми мы уже пользовались для описания превращения феодального обычая в феодальное право.
Ответов - 4
Анна Винтер: Объективность и универсальность В более древние века службы и прочие повинности сервов могли быть самыми разнообразными и были относительно мало ограничены нормами обычного права. Самые важные трудовые повинности включали: сев в домене помещика, причем крестьянина могли обязать сеять свои семена, барщину (обязанность отработать определенное количество дней в неделю в домене), добровольная (теоретически) служба (дополнительные работы обычно во время сенокоса и уборки урожая), транспортные услуги (доставка предметов в дом сеньора и обратно), лесоповал, вывоз навоза и починку дорог. Помещик мог давать и другие поручения. Кроме трудовых повинностей существовали разные финансовые и другие обязательства. Так, поголовная подать, хотя и была невелика, являлась важным символом униженного положения крестьянина. Взималась также фиксированная обычная земельная рента. Помещик также налагал различные регулярные и разовые подати под общим названием "талья" (т.е. зарубка на куске дерева об уплате налога). По смерти серва помещику следовало отдать его лучшую голову скота и другое имущество). Существовало множество других податей, даней и повинностей с разнообразными местными вариациями, но всегда они служили напоминанием о серваже. Серв не мог жениться без разрешения своего помещика, и он не мог по своей вале покинуть манор. Если он умирал, не оставив наследников, занимаемая им земля отходила к сеньору. В XI—XII вв. эти различные виды служб и повинностей стали регулироваться значительно точнее. Установилось всеобщее мнение, что следует установить четкие ограничения как на виды, так и на размеры тех служб, которые сеньор вправе требовать. Например, барщина была ограничена максимальным количеством дней в неделю или коммутирована в денежные платежи. Такие ограничения стали устанавливаться как общие, то есть не просто для отдельного манора или отдельных поселений, а для всех маноров в данной области и даже стране, а в некоторых случаях даже для всех маноров западного христианского мира. Так, требование, чтобы серв получал разрешение своего помещика на женитьбу, было повсеместно коммутировано в уплату пошлины при женитьбе вне домена сеньора и композицию при женитьбе в его пределах. Папа же Адриан IV, сам человек невысокого происхождения, постановил, что брак серва, даже без согласия его господина, является действительным и нерасторжимым. Коммутация, то есть перевод служб и других повинностей крестьян в фиксированные денежные платежи в XI—XII вв., — а это происходило по всей Европе, — отразила не только просачивание денег в манориальное хозяйство, но и тенденции манориального права к объективности и универсальности. Тем не менее манориальное право далеко не достигло той высокой степени объективности или универсальности, какой достигло феодальное право, торговое, городское и королевское, не говоря уже о каноническом праве. Возможно, одной из причин была острота классовых противоречий в маноре, однако же господство помещика вполне могло бы принять форму навязывания своей воли через объективные и универсальные нормы права. Более вероятная причина, думается, в том, что по самой своей природе манориальная жизнь требовала неформального, личного, всепроникающего регулирования, а не набора точных, конкретных, общеприменимых, недискриминационных норм. Во многих отношениях манор напоминал маленький клан, или деревню, или большой двор. Поэтому удивительно не то, насколько манориальное право отвечало воле и интересам главы двора — помещика и его свиты, а то, что оно вообще приобрело хоть какую-то объективность и обобщенность. Помещик или его агент (пристав, смотритель, "мэр") вместе со слугами существовали для того, чтобы добиваться исполнения своей воли тем или иным путем. Однако крестьянам нужно было узаконить свои отношения с помещиком хотя бы для того, чтобы умерить его произвол в осуществлении власти. Таким образом, укрепление манориального права было показателем распределения сил между резко противоположными интересами сеньора и его окружения, с одной стороны, и крестьянских дворов манора — с другой. Оно было также показателем той степени, в какой характер манориальной системы определялся более широким социальным, экономическим, политическим контекстом эпохи, в котором законность играла центральную роль.
Анна Винтер: Взаимность прав помещиков и крестьян К XII в. все крестьяне в христианской Европе, включая сервов, имели охраняемые законом права. Среди этих прав было право держать землю своего сеньора на определенных условиях и право получать от него защиту и покровительство. Все крестьяне имели также основанные на обычном праве права пользоваться общинными землями деревни, включая пастбища, луга, леса. Кроме того, в большинстве областей многие крестьяне имели фактические права собственности на свободную крестьянскую землю (аллод), которые сохранились с давних времен. Право, даже право серва, держать землю сеньора имело большое значение. Манор делился на две части: домен помещика, которым управлял его стюард и который обрабатывали его крестьяне, и собственные наделы крестьян, которые они обрабатывали в свободное от работы на земле господина время. Как указал Перри Андерсон, "эта двойная аграрная конституция внутри манора" была "одной из структурных особенностей западного феодализма"; важное экономическое последствие ее было в том, что она оставляла "поле для того, чтобы часть результатов повышения производительности поступала самому производителю". Даже более, она давала правовое основание склонности крестьян отделять свои экономические интересы от интересов помещика и преследовать их. Кроме прав держания на землю, крестьяне имели также права относительно ренты, податей, служб и других повинностей в пользу помещика. По общему правилу, эти повинности нельзя было повысить; считалось, что они установлены обычаем. Споры по их содержанию и объему полагалось решать по закону. В противоположность отношениям "сеньор—вассал" взаимность прав и обязанностей помещиков и крестьян (в том числе сервов) достигалась не благодаря индивидуальным присягам на службу или иным формам договорного соглашения, тем не менее мыслилось, что верность крестьян давалась в ответ на готовность помещика придерживаться уступок, ранее дарованных им или его предшественниками, давать новые уступки по просьбе крестьян и вообще поступать с крестьянами по справедливости. Когда господа посягали на права крестьян, свободные могли через голову своего манориального господина обратиться к его феодальному сеньору или к королевским властям. Родни Хилтон рассказывает о споре, не утихавшем 35 лет (с 1272 по 1307 г.), между фригольдерами и лордом в Стаффордшире в Англии. Так как эта земля ранее была частью королевского домена, держатели апеллировали к короне, опираясь на традицию столетней давности, времен Генриха II. Они утверждали, что обязаны платить только фиксированную ренту в 5 шиллингов в год плюс определенную талью, а лорд заявлял, что крестьяне должны ему разные трудовые повинности, подати натурой, большую посмертную подать, за замужество дочери и если она оказывалась нецеломудренной, а также ряд других повинностей. Средства правовой защиты у крепостных были более ограничены, потому что они не имели права обращаться в иной суд, кроме суда помещика. Однако они не были лишены защиты в манориальной курии. Более того, у них имелись и другие средства давления на своего помещика с целью сохранить и расширить благоприятные условия труда. Они могли предъявить ему коллективные требования, включая требование дать вольную. Отпуск на волю встречался все чаще, хотя крестьянину порой приходилось расплачиваться за свободу высокой ценой. Бывало, что крестьяне подкрепляли свои требования забастовкой. Наконец, в качестве последнего средства можно было сбежать в другой манор. Драматичный пример подобного коллективного давления из ранней истории манора — массовое бегство населения Иль-де-Ре (Франция) в XII в. из-за жестокости сеньора. В результате сеньору пришлось пойти на серьезные уступки, дабы не лишиться рабочей силы совсем. Чтобы противостоять давлению крестьян, феодалы часто прибегали к соглашениям о взаимопомощи в поимке беглых сервов. Однако не менее часто, пожалуй, они соревновались друг с другом, сманивая сервов из чужих доменов. Еще более примечательный пример взаимности, достигнутой благодаря классовым противоречиям и их разрешению, — это хартии вольностей, которые итальянские города стали давать сервам уже в XII в. после крестьянских восстаний. Эти хартии содержали не только гарантии фиксированных рент и повинностей, но и гарантии против заключения в тюрьму без должной судебной процедуры. Со временем отказ сервов от верной службы помещику стал возмездием за его нежелание — или неспособность — сделать уступки или сохранить дарованные до него. Это был неоформленный, неофициальный аналог вассального права. В XIV—XV вв. бегство крестьян из маноров приняло катастрофические масштабы. В результате были приняты законы, по которым крестьян бросали в тюрьму, ставили им клеймо на лбу и подвергали их другим жестоким наказаниям за побег со службы феодала. В XV столетии английское право запрещало лицам, приписанным к манору, учиться ремеслу, ни одному человеку, не имевшему земли с ежегодным доходом не менее 20 фунтов, не позволялось отдавать своего сына в подмастерья. Однако эти меры были тщетны, материальная система в Англии потерпела крах, как и в других странах Европы, потому что крестьяне покидали манор. Прежняя взаимность дала сбой.
Анна Винтер: Коллективное правосудие В рамках манора, как и в других политических образованиях на Западе в эпоху формирования его традиции права, формальное управление было тесно связано с судебным разбирательством, то есть законодательная и административная деятельность была в значительной степени слита с судебной деятельностью и осуществлялась учреждением, называвшимся судом, или курией. Употребление для названия этого института слова "суд", а не "законодательный орган" или "исполнительный орган" не означало, что создание и применение законов не рассматривались в качестве важных функций правительства. На практике манориальные курии, точно так же как римская курия и королевские, сеньориальные, городские и торговые суды, в рамках своей юрисдикции имели широкие законодательные и административные полномочия. Перри Андерсон совершенно прав, говоря, что "правосудие было центральной модальностью политической власти", но не прав, полагая, что это было обусловлено "парцеллизацией суверенитета" при феодализме, что "исключало какую-либо "административную власть" вообще в нынешнем смысле постоянного административного аппарата государства для реализации права" и "не оставляло места и для ортодоксальной легислатуры более позднего типа, ибо феодальный строй не знал общего понятия политического обновления путем создания новых законов". В действительности централизованный государственный аппарат существовал в церкви, которая тем не менее управлялась римской курией. Церковь как через римскую курию, так и через церковные соборы осуществляла обновление, творя новые законы. В королевской системе управления происходили параллельные процессы. Да и сами манориальные курии не только рассматривали и разрешали споры, но и реализовывали право через развитый административный аппарат, а время от времени и издавали новые законы. Различие концепций государственного управления XII в. и XX в. не в том, что тогда не было, а сейчас есть законодательные и исполнительные функции, оно скорее в том, что, во-первых, тогда эти функции были слиты, а ныне разделены, а во-вторых, в XII в. законодательная и исполнительная функции были включены в судебную. Тогда сам законодательный процесс рассматривался как процесс рассуждения и открытия. Законы считались либо истинными, либо ложными, либо справедливыми, либо несправедливыми, и поэтому их создание и применение не отграничивалось резко от их применения в спорных случаях. Манориальное правосудие было прерогативой хозяина манора, точно так же как королевское правосудие было прерогативой короля, а церковное — папы. "Каждый барон суверен в своем баронстве", — писал Бомануар, при этом "король — суверен везде и по своему праву охраняет свои пределы". Бомануар писал также: "Всякий сеньор осуществляет всякое правосудие, и высокое и низкое, в своем феоде. Феод и правосудие — это все едино". Это, конечно, было преувеличением. Большинство помещиков имели только "низкое" правосудие. Однако правосудие помещика позволяло ему осуществлять широкий круг полномочий над штатом манориальных министериалов, которые, по сути, составляли его двор, и над крестьянами, которые составляли основное население манора. В то же время правосудие хозяина манора существенно ограничивало произвол господской власти и являлось важным средством поддержания взаимности прав помещиков и крестьян. Стюард манора, обычно служивший заместителем сеньора во всех делах манориального управления, как правило, председательствовал в манориальной курии. Другие манориальные министериалы: (осуществлявший общий надзор), (следивший за хозяйскими посевами), (стороживший леса сеньора), сборщик ренты и разные другие — тоже участвовали в разбирательстве в манориальной курии, часто выступая в роли обвинителей тех, кто нарушил прерогативы помещика. Сама курия состояла из всех членов манора, начиная с сеньора и его стюарда и кончая последним сервом. Судьями были все. Всем вменялось в обязанность присутствовать в суде и судить, а как часть этой повинности надо было вносить плату помещику. Мало что известно о методах голосования в манориальной курии; дошедшие до нас отчеты о манориальных делах иногда указывают на расхождение во мнениях, но обычно решение представляется как решение всей курии. Между свободными и сервами не делалось никакого различия ни в отношении права и обязанности судить, ни в отношении процедуры, которая к ним применялась как к сторонам в споре. Чтобы манориальное правосудие работало, необходима была высокая степень сотрудничества между всеми членами манора. Но ведь и вся система сельского хозяйства в Европе конца XI—XII в. требовала того же. Здесь многие историки, сосредоточившись на неравенстве положения и привилегий между помещиками и крестьянами, пренебрегли другими, не менее важными аспектами способа и отношений производства. При системе открытого полевого земледелия вся пахотная земля обычно делилась на длинные узкие полоски, разбросанные среди разных крестьянских семей. Чтобы рационально использовать животных для вспашки смежных полос, принадлежащих разным держателям, и избежать конфликтов при выборе времени сева или уборки урожая, крестьянам необходимо было договариваться о методах работы. Общая собственность на пастбища, луга, леса также требовала согласованного их использования. Кроме того, система севооборота позволяла периодически превращать пахотную землю в пастбище, на котором паслись и которое удобряли все животные манора. Таким образом, сама система открытого полевого земледелия требовала очень высокой степени кооперации всех членов манора. Как пишет Хилтон, тот факт, что деревню (или манор) часто называли "общиной", а жителей "соседями", "отражал не чувства, а реальное положение вещей. Система открытого полевого земледелия означала, что ущерб для одного человека был ущербом для всех, даже сеньора". Хилтон ссылается на дело, по которому обвинялись семь человек, не починивших вовремя свои изгороди, из-за чего пострадали посевы (пшеница) аббата и "других соседей". "Речь шла об изгородях, за которыми полагалось следить каждому держателю, имевшему надел по периметру открытых полей, в период роста посевов, это было нужно, для того чтобы до посевов не добрались животные, причем не только до его собственных, но, поскольку поля были открыты, и до посевов всех, у кого были наделы на этом поле". Нормы и процедуры для обеспечения сотрудничества в этих и других делах считались обычаем манора. Если пострадали пахотные быки, если не была удобрена пахотная земля, если человек не помог в уборке урожая, то нарушителя можно было привлечь к суду манориальной курии по обычаю манора. Точно так же, если человек ударил или оскорбил другого, не уплатил за купленные товары, нарушил обещание построить кому-либо сарай или оклеветал кого-нибудь, потерпевший мог жаловаться в манориальную курию. Таким образом, сама сложность общинного саморегулирования манориального хозяйства породила то разнообразие гражданских и уголовных дел, которые решались манориальным правосудием. Кроме того, налагались штрафы за нарушение прав помещика, например, нарушение границ его земли, кражу его урожая или невыполнение повинностей и неуплату положенных податей. Все эти вопросы решала манориальная курия голосованием всех ее членов. Власть помещика и его министериалов, можно полагать, позволяла им обеспечить решение в свою пользу. Однако до нас дошли дела, в которых интересы сеньора не были соблюдены. Например, иногда бывало, что крестьяне с успехом отсуживали землю, которую помещик сдал в аренду другим. В одном случае помещик попытался отнять у серва участок земли на том основании, что наделы серва были больше положенного. Серв возражал, что он и другие держатели в сходном положении "привыкли до сих пор всегда держать несколько наделов без штрафа, разрешения или иска" и что он "готов подтвердить это всеми [то есть с помощью всех держателей манора] или иным законным образом, как понадобится". Отчет об этом деле заканчивается так: "Дело откладывается до более полной консультации. Кроме тех дел, в которых прямо затрагивались права собственности помещика, было много таких, в которых манориальная курия посредством решения всей общины держателей или решением комиссии или жюри предоставляла правовую защиту против хозяйского пристава и других министериалов. Манориальная курия не только выносила решения по спорным вопросам и налагала штрафы за проступки, но и издавала инструкции и правила по управлению манориальным хозяйством. Судя по всему, в XI—XII вв. эти инструкции и правила были неписаными, в Англии не обнаружено записей, относящихся к периоду до второй четверти XIII в. Однако начиная с этого времени появляется изобилие "распоряжений" и "ордонансов", которые регулируют пользование общими полями и пастбищем, сбор зерновых и других посевов (включая подбор колосков нищими), поддержание в порядке изгородей и ворот, спутывание лошадей и скота, сезонный переход от одного типа использования земли к другому и прочие вопросы общинного хозяйства. Эти инструкции периодически издавались всеми членами манора, коллективно выступающими в манориальной курии. Характерно, что такие инструкции начинались фразой: "Решено с согласия всех держателей", или "Решено всеми держателями, свободными и сервами", или "Решено сеньором и держателями". Сильный упор делался на защиту прав собственности помещика, но главный акцент был сделан на организации работы манора, а это подразумевало защиту прав всех держателей, и сервов, и свободных, от неправомерных посягательств.
Анна Винтер: Интеграция и рост Хотя в манориальном праве было много взаимосвязанных черт, благодаря которым оно приобрело характер целостной системы, оно все же не обладало той высокой степенью логической связности и сознательно принципиальным характером, которые отличали каноническое право и, конечно, римское, преподаваемое в университетах. Манориальное право действительно было обычным правом, то есть оно было по большей части неписаным (а точнее, не законодательным). Однако даже в сравнении с феодальным правом, тоже по большей части обычным, манориальное право характеризовалось гораздо меньшей степенью сознательной интеграции, но гораздо большим партикуляризмом. и распыленностью. Это отражалось в отсутствии современных ученых сочинений по манориальному праву. Судя по всему, из профессиональных юристов мало кто интересовался его развитием. Относительно недостаточная разработанность манориального права была связана также с тем обстоятельством, что оно заимствовало ряд своих черт из других систем права, с которыми оно сталкивалось. Например, когда манориальная курия решала дела о клевете, она обычно применяла — возможно, очень грубо и неграмотно — каноническое право; при разборе дел о нанесении телесных повреждений, краже или покушении на земельную собственность или движимое имущество, манориальное право обычно подражало деликтному и уголовному праву того герцогства или княжества, где располагался мацор; устанавливая нормы, регулирующие права и обязанности крестьянского землепользования, манориальное право заимствовало многое из феодального права, то есть права отношений "сеньор-вассал". Кроме того, процедура манориальной курии испытывала сильное влияние местного права. Короче говоря, нечего было ожидать от манориальной курии новаций в тех областях права, которые параллельно разрабатывались другими правовыми системами. И все же были определенные отличительные элементы манориального права, которые получили осознанную правовую формулировку в категориях принципов и понятий. В XI—XII столетиях впервые было сформулировано правовое понятие серважа. Сервы назывались "прикрепленные к земле". Это означало, что они могли покинуть землю только при определенных условиях. Это означало также, что и изгнать их можно было тоже только при определенных условиях. Перри Андерсон пишет, что употребление термина впервые только в XI—XII вв. отражает характерное "отставание" "юридической кодификации социальных и экономических отношений", существовавших уже несколько столетий. Но новый юридический термин на самом деле изменил существующую ситуацию хотя бы уже тем, что придал ей правовой характер. С тех пор зависимость сервов получила юридическое определение, а это значило, что серваж стал предметом прав и обязанностей, а не просто обыкновения, воли и умения заключать сделки. С одной стороны, сеньор получил право на многое, что прежде могло быть оспорено. С другой стороны, обязанности серва, юридически классифицированные в категориях конкретных трудовых повинностей, натуральных рент и даней по обычаю, приобрели фиксированный характер, и помещик не мог их изменить. Более того, серв получил возможность выкупиться из зависимости, он мог стать свободным, получив вольную. Это был юридический процесс, который обычно происходил в форме символической церемонии — получения письменной грамоты, даваемой на условиях немедленной уплаты некоей суммы денег или принятия переходящего на наследников серва постоянного обязательства вносить определенную плату или исполнять определенные службы. Это не значит, что серв перестал быть бедным и угнетенным. Это означает только, что он приобрел права в определенной правовой системе. Отныне он был личностью, членом манориального сообщества, частью "всех". А в маноре он сосуществовал со свободными крестьянами, с другими свободными людьми, которые держали землю на условиях только почетных служб, с манориальными министериалами, рыцарями, помещиком и его двором, — и все они были членами общины, разделенной по признаку общественного положения, но единой в качестве манориального суда, то есть как сообщество граждан манора. Это единство было фундаментом манориального права. Оно было связано с самим способом производства, системой открытого полевого земледелия. Единство манора выразилось и в том, что его жители могли либо коллективно, либо индивидуально арендовать манор у помещика и распоряжаться им по своему усмотрению. В период между концом XI и XIV—XV вв. такая аренда становилась все более обычной. Это был выход для тех помещиков, которым надоели крестьянские требования, крестьянские восстания и крестьянские побеги. Юридическое оформление обязанностей крестьянина имело также важные экономические последствия, так как оно способствовало замене трудовых повинностей и натуральных рент фиксированными денежными платежами. Так как сходная тенденция коммутации служб в денежные обязательства характеризовала и феодальные правовые отношения "сеньор- вассал", хозяин манора был заинтересован в том, чтобы собирать с держателей достаточный денежный доход для выпрлнения своих обязательств перед собственным сеньором. Уже в XIII в. во многих странах Европы, если не в большинстве, маноры стали рассматриваться как доходные предприятия, и для управления ими назначались специальные люди, обязанностями которых были сбор и выплата требуемого дохода. Кроме того, "фермеры", ответственные за получение фиксированных доходов, часто уступали место профессиональным управляющим, от которых ожидалось максимальное увеличение денежных прибылей с манора и представление ежегодного отчета. Таким образом, постепенное превращение крестьян в арендаторов (или в наемных работников) было связано с постепенным превращением самого манора из общины в предприятие. Эти два процесса были связаны с тем, что возрастало наполнение и феодальных ("сеньор-вассал"), и манориальных ("помещик-крестьянин") прав и обязанностей. Эти процессы, конечно, не проходили одинаково во всей Европе, хотя везде наблюдался общий процесс поглощения манора крестьянами. Во Франции и на западе Германии, однако, дворянству удалось сохранить квазиманориальное господство над всеми классами людей, живущих в их личной юрисдикции, вне зависимости от того, являются ли они держателями земли. Это было достигнуто главным образом посредством многочисленных мелких податей и служб, из которых каждая в отдельности была необременительна, но все вместе они были крайне тяжкими. Эти баналитетные права помещика включали: взимание платы за давку винограда в господской давильне, выпечку хлеба в господской печи и помол зерна на господской мельнице, причем все эти работы были монополией помещика; трудовые повинности по ремонту дорог, строительству мостов и т.п.; пошлины за пользование дорогами, ярмарками и рынками, сборы за передачу земли и имущества и другие разнообразные подати и налоги. Несмотря на эти и другие различия в разных областях и странах, всюду на Западе манориальное право в XI—XV вв. развивалось по одной и той же модели. Этот примечательный факт свидетельствует о том, что на Западе существовало понятие манориального права как целостной совокупности понятий и процедур. Он свидетельствует также и о том, что существовало связанное с ним представление о способности системы манориального права к постепенному росту. Как и в феодальном праве, в манориальном праве приписываемые системе черты стали ее тенденциями, и это были самореализующиеся тенденции. Как только в рост поверили, он стал неизбежен. Манориальные правовые понятия и институты жили своей собственной жизнью, которая была в той же мере "базисом" и частью экономической основы, что и экономика производства и распределения товаров. И все-таки поражает, что несмотря на крайнее разнообразие местных условий манориальное право поэтапно прошло те же самые общие ступени развития практически во всей Западной Европе. Быть может, самый значимый этап развития — это широкая эмансипация сервов в XIII, XIV и XV столетиях, которую надо рассматривать отчасти как кульминацию начатой в конце XI—XII в. усиленной легализации отношений "помещик—крестьянин". Здесь манориальное право вступало в столкновение с феодальным, так как по нему феодал мог освободить серва только с согласия своего сеньора, без такого согласия отпущенный помещиком серв попросту отходил к его сеньору, а давший вольную феодал не мог потребовать его обратно. Таким образом, серву, чтобы получить свободу, надо было откупиться и от своего сеньора, и от всех стоящих над ним на феодальной лестнице. Однако в конечном счете экономические и правовые условия благоприятствовали эмансипации. Во многих районах сопротивление помещиков освобождению сервов натолкнулось на мощное движение за коллективную эмансипацию. В Италии инициатива исходила от городских общин, которые руководствовались стремлением отчасти увеличить число свободных налогоплательщиков, а отчасти привлечь работников из сельской местности. Уже в 1256—1257 гг. Болонья дала вольную всем сервам в своей юрисдикции. Во Франции инициатива исходила от самой короны, которой руководила, с одной стороны, заинтересованность в плате за вольную, а с другой — желание утихомирить крестьянские волнения и предотвратить крестьянские бунты, которые носили эпидемический характер во Франции, Англии, Италии, Испании и других странах. Так, в 1290 г. и вновь после 1310 г. французские короли предлагали свободу сервам на разных землях короны, но не бесплатно. К 1450 г. серваж был отменен почти во всех западных областях Европы, но сохранялся в центральной и восточной ее части. Было бы глубоко ошибочно недооценивать нравственные и правовые аспекты освобождения сервов. Ведь европейские крестьяне восставали в XII, XIV, XV вв. не только из-за экономических тягот серважа, но и потому, что их зависимость была полна жестокой несправедливости. Неудивительно, что в эпоху Папской революции, которая сражалась под знаменем свободы церкви, и духовенства в частности, другие политические образования и общественные сословия тоже потребовали свободы. В XII—XIII вв. прозвучал один из революционных кличей — за свободу городов. Одновременно раздался клич за свободу крестьянства, который стал гораздо слышнее в XIV столетии. Теперь говорилось, что свобода — естественное состояние всех людей. Так, провозглашая освобождение сервов Болоньи в 1256—1257 гг., городские власти заявили, что серваж — следствие грехопадения и что естественное состояние человека — свобода. Сходным образом и французские короли Людовик X и Филипп Длинный, провозглашая в 1315 и 1318 гг. освобождение сервов на некоторых землях короны, выражались так (и эти слова еще не раз отзовутся эхом в последующие века): "Поскольку по закону природы всякий человек должен рождаться свободным, но из-за некоторых обыкновений и обычаев великой давности, сохранившихся в нашем королевстве... и, быть может, из-за злоупотреблений предков, некоторые люди из нашего простого народа впали в узы несвободы и разные состояния, которые нас очень огорчили, тем более что королевство наше именуется Королевством франков мы приказали... чтобы эти несвободы были приведены к свободе, и тем, кто по рождению или давности или недавно по браку или месту жительства впал в несвободное состояние, да будет дана свобода на добрых и удобных условиях". Даже если предположить, что французские короли лицемерили, они тем не менее обращались к идеалам и ценностям, которые разделяли очень многие Крестьяне уж точно согласились бы, что серваж противен закону природы, что по закону природы "всякий должен рождаться свободным", что свобода — естественное состояние человека. Крестьяне также, вне всякого сомнения, надеялись, что отмена серважа приведет к лучшим экономическим условиям жизни, но пусть даже они ошибались, освобождение их было необходимо. Его требовал нравственный порядок Вселенной. Однако это убеждение отнюдь не было только продуктом теории естественного права. В гораздо большей степени оно было продуктом исторического опыта и в особенности опыта развития манориального права в конце XI, XII и в начале XIII в. Предоставление сервам в рамках манора прав юридической личности, то есть признание их "гражданами" в рамках манориального сообщества, с правом и обязанностью судить, само по себе было скрытым вызовом серважу задолго до начала движения за его отмену. Этот вызов, в свою очередь, питался верой и представлением о неподкупности и росте правовых систем, включая систему манориального права. Вера и представление о неподкупности манориального права требовали, чтобы к сервам относились так же, как к свободным крестьянам. Вера и представление о росте манориального права требовали, чтобы с течением времени это равенство получило полное правовое выражение. Таким образом, сознание несправедливости серважа в правовом смысле, сознание его фундаментальной противоправности в сочетании с верой в возможность исправить эту несправедливость с помощью закона, превратило сам факт экономической эксплуатации сервов в социальную и политическую задачу, для решения которой в итоге смогли объединиться представители всех сословий.
полная версия страницы