Форум » Творчество форумчан » А всё же я люблю... » Ответить
А всё же я люблю...
Лоренца-Мария-Одетт: Доброго времени суток! Я решилась опубликовать здесь свою работу... Она еще не закончена. Со временем я буду выкладывать главы. Обоснованная критика приветствуется! Я буду очень благодарна, если вы поможете мне развиваться:) Вот шапка с Книги Фанфиков: А всё же я люблю... Фэндом: Дюма Александр (отец) «Три мушкетёра» Основные персонажи: Граф Оливье де Ла Фер(Атос), Миледи Винтер(Анна де Бэйль, леди Кларик, Шарлотта Баксон,баронесса Шеффилд,графиня де Ла Фер). Пэйринг: Атос/Миледи, Миледи/Родриго, Миледи/Диего, Одетт/Этьен Рейтинг: NC-17 Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Драма, AU Предупреждения: OOC, Насилие, ОМП, ОЖП А вот ссылка, если кому-нибудь будет интересно: http://ficbook.net/readfic/923321 А это арт, нарисованный моими кривыми руками: Одетт (малышка) - http://vk.com/vick_vick?z=photo173849406_310322623%2Fphotos173849406
Ответов - 40, стр:
1 2 All
Лоренца-Мария-Одетт: - Шарлотта Баксон, леди Винтер, графиня де Ла Фер, - произнес мой муж, приближаясь ко мне на шаг, - мы хотим судить Вас за Ваши преступления. Вы вольны защищаться и оправдываться, если можете… Господин д’Артаньян, Вам первому обвинять. Четверка мушкетеров и лорд Винтер вошли в маленький домишко, служивший мне пунктом ожидания капитана английского судна. Подумать только, еще несколько минут, и я бы уже поднималась на корабль! А теперь меня будут судить за мои преступления мои же враги… Лицо графа де Ла Фер не выдавало никаких чувств. Я не могла понять, что он испытывает, то ли холодное презрение, то ли жгучую ненависть. Мне казалось, что на меня устремило свой взор мраморное изваяние. Его статность, горделивая осанка, которую он сохраняет в любой ситуации, превращали Атоса в бога. Готова поклясться, на миг, когда сверкнула молния, мне померещилось, что я вижу Юпитера. Сейчас, как и девять лет назад, моя жизнь в его руках. И, судя по всему, он очень хочет закончить начатое. Но не на ту напал!.. Голос д’Артаньяна вырвал меня из раздумий. - Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она отравила Констанцию Бонасье, скончавшуюся вчера вечером! – он обернулся к Портосу и Арамису. - Мы свидетельствуем это, - сказали вместе оба мушкетера. Их лица, в отличие от искаженного гневом лица д’Артаньяна, выражали полное безразличие. Их явно устраивала второстепенная роль, поддакивать куда легче, нежели осуждать… А гасконец продолжал. - Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить меня, что это вино – подарок моих друзей! Бог спас меня, но вместо этого умер другой человек, которого звали Бризмоном, - уже чуть ли не выкрикивал д’Артаньян, со злорадством поглядывая, то на меня, то на Атоса. Бог его спас! Ну-ну… Тебе просто повезло, мальчишка, если этот мистический Бог, который был не в силах помочь невинной девушке, когда та в этом так нуждалась, где-то и есть, то дела до тебя ему точно нет. Он весь в своих божественных делах, на нас, грешных, ему плевать! Однако все почему-то в него верят… Однажды эта слепая вера погубит тебя. Хотя я не против, даже буду несказанно рада! - Мы свидетельствуем это, - все так же безучастно подтвердили Портос и Арамис. А мальчишка продолжил. - Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда, и, так как здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать подлинность этого обвинения, я свидетельствую его сам! – произнес гасконец с видом победителя. Я едва удержалась, чтоб не броситься на него. Я подстрекала его убить де Варда! Видимо, я же под покровом ночи пробралась к нему в постель под чужой личиной?! Унизила его, растоптала и насмехалась над ним?! Наглый мальчишка, бесстыдник, деревенщина! Я бы прямо сейчас придушила его собственными руками, да только стоит мне лишь встать, как мой муженек, не задумываясь, пустит мне пулю в лоб, как и обещал в Красной голубятне. В яростном бессилии закусив губу, я продолжила выслушивать обвинения. Уже от шурина. - Перед Богом и людьми, - заговорил он, - обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бекингем! – воскликнул лорд Винтер-младший. Вот еще, нашли в чем обвинять! Это был приказ, к тому же, еще и долг перед Францией. Этот зазнавшийся идиот слишком много себе позволял, слишком много крутился вокруг королевы и представлял слишком большую угрозу для моей Родины. А у моего шурина такое лицо… Ну еще бы, лишился такого могущественного покровителя! - Получив ваше письмо, - дрожащим от гнева голосом продолжил лорд Винтер, - в котором вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ему в руки кинжал! - Господи, да Вы, братец, уже просто орете на меня! Уверены, что любили его лишь как сына?.. – Подговорила его убить герцога, и, быть может, как раз в настоящую минуту Фельтон поплатится головой за преступление этой фурии. Но и это еще не все! Мой брат, который сделал Вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, от чего умер Ваш муж? – постойте-ка… Я не ослышалась? Он смеет обвинять меня в смерти Ричарда?! - Подлец! – вскричала я, - Вы хотите обвинить меня в злодеянии, которое совершили сами! Вы отравили своего брата, чтоб завладеть его наследством, Вы пытались отравить и меня! – мои глаза гневно сверкали, я была готова броситься на этого мерзавца, но благоразумие остановило меня. - Вы лжете! – воскликнул мой шурин. - У Вас нет доказательств, Вы не сможете обвинить меня в этом! Убийца Фельтона, убийца Бекингема, убийца моего брата, я требую правосудия и объявляю, что если я не добьюсь его, я свершу его сам! Сейчас этот человек, всю сущность которого объяла ненависть, ужасно напоминал мне бешеную гиену. Он так раскричался, что весь пятнами пошел. Д’Артаньян положил ему руку на плечо, и лорд Винтер вспомнил, что такое поведение неподобающе для знатного дворянина Англии, поэтому не без труда успокоился и отступил на шаг. - Я кончил. - Теперь моя очередь… - сказал Атос и устремил на меня свой взор. На долю секунды мне померещилась в нем… Любовь? Нет, что за глупости. Огонек свечи отразился. Но, в отличие от д’Артаньяна и лорда Винтера, вид которых явно говорил о ненависти и презрении, мой муж не уничтожал меня взглядом. Каждый из них плюнул бы в мою сторону, если бы позволяло хваленое воспитание, но только не граф. Думаю, ему даже жаль меня… - Моя очередь, - повторил он. - Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей богатство, дал ей свое имя, и однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена цветком лилии на левом плече, - произнес он, с каждым словом делаясь все бледнее. Видимо, воспоминания мучили его… - И повесили меня на ближайшем дереве, даже не потрудившись привести в сознание! – воскликнула я, с вызовом глядя на мужа. - Я имел на это право, – прошептал он, белый, как полотно, - феодальное право позволяло мне вершить суд в своих владениях над всеми подвластными лицами… - Ах, феодальное право! Это еще раз доказывает, что для Вас я была лишь подвластным лицом, приложением к поместью, ничем не отличалась от любой крестьянки! Хотя Вы клялись мне в любви до гроба! Да что там до гроба! «Даже смерть не разлучит нас, мой ангел!» - не Ваши ли слова? Лицемер! А ведь я… Я была беременна от Вас, потому и не удержалась в седле, в тот злополучный день! – на моих глазах блестели слезы. Чертово воображение отчетливо рисовало картину нашей свадьбы. Светящийся от счастья Оливье нежно держит меня за руку, не отпуская ни на миг… Наше счастье мгновенно испарилось, сгорело в огне ненависти и гордыни… Ну, что поделать, что было, ты было. Прошлого не вернуть. Граф хотел что-то сказать, но при словах о беременности так и замер с приоткрытым ртом. Глаза широко распахнуты от ужаса. - К тому же, ручаюсь, - добавила я, поднимаясь на ноги, - что не найдется тот суд, который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь, что не найдется тот, кто его выполнил! - Замолчите! – произнес чей-то голос, - На это отвечу я! Вперед вышел некто в красном плаще. - Кто? – вскричала я, холодея от страха. Сердце бешено колотилось, пульс набатом стучал в висках. Мне знаком этот голос… Все присутствующие с удивлением посмотрели на человека, которому он принадлежал. Незнакомец медленно подошел ко мне и снял маску. С возрастающим ужасом я смотрела на бледное лицо, обрамленное черными волосами и бакенбардами. Страх сковал мое сердце, кровь похолодела в жилах… Я не могу поверить! В ужасе я отпрянула к стене. - Нет… Нет! – сорвалось с моих посиневших губ, - Нет! Это адское видение! Это не он!.. Помогите! – я взывала о помощи неизвестно к кому. Картины прошлого всплыли перед глазами. Темное помещение, пылающий очаг… Этого не может быть! - Да кто же Вы? – воскликнули мои судьи. - Спросите у этой женщины. Вы сами видите, она меня узнала. - Лилльский палач! – хрипло вскричала я, цепляясь руками за стену, чтоб не упасть. От охватившего меня ужаса колени подкашивались. - Я вам говорил, она меня узнала, - сказал он,- да, я палач города Лилля и вот моя история. Все не отрываясь смотрели на этого человека, а я в бессилии прислонилась к стене. - Эта молодая женщина некогда была столь же красивой молодой девушкой. Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедиктинок. Молодой священник, простосердечный и глубоко верующий, отправлял службы церкви того монастыря. Она задумала совратить его, и ей это удалось: она могла бы совратить святого, - начал он. Действительно, почему бы деве четырнадцати лет, которая, к тому же, еще и монахиня, не являть собой хищницу, способную, как он сказал, совратить святого? Палач продолжал: - Принятые ими монашеские обеты были священны и нерушимы. Их связь не могла быть долговечной – рано или поздно она должна была погубить их. Молодая монахиня уговорила своего любовника покинуть те края, но для того, чтобы уехать оттуда, чтобы скрыться вдвоем, перебраться в другую часть Франции, где они могли бы жить спокойно, где бы их никто не знал, нужны были деньги, а ни у того, ни у другого их не было. Священник украл священные сосуды и продал их; но в ту минуту, когда любовники готовились вместе уехать, их задержали. Неделю спустя она обольстила сына тюремщика и бежала. Священник был приговорен к десяти годам заключения и к клейму. Я был палачом города Лилля, как подтверждает эта женщина. Моей обязанностью было заклеймить виновного, а виновный, господа, был мой брат! Тогда я поклялся, что эта женщина, которая погубила его, которая была больше, чем сообщницей, ибо она толкнула его на преступление, по меньшей мере, разделит его наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил ее, застиг, связал и клеймил. На другой день после моего возвращения в Лилль брату моему тоже удалось бежать из тюрьмы. Меня обвинили в пособничестве и присудили к тюремному заключению до тех пор, пока беглец не отдаст себя в руки властей. Бедный брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой женщиной; они вместе бежали в Берри, и там ему удалось получить небольшой приход. Эта женщина выдавала себя за его сестру. Вельможа, во владениях которого была расположена приходская церковь, увидел эту мнимую сестру и влюбился в нее, влюбился до такой степени, что предложил стать его женой. Тогда она бросила того, кого уже погубила, ради того, кого должна была погубить, и сделалась графиней де Ла Фер, - я посмотрела на мужа. Тот был бледен, как полотно, но кивком головы подтвердил, что все сказанное палачом – правда. - Тогда, - продолжил мужчина, - мой бедный брат, впав в безумное отчаяние, решив избавиться от жизни, которую эта женщина лишила и счастья, и чести, вернулся в Лилль. Узнав о том, что я отбываю заключение вместо него, он добровольно явился в тюрьму и в тот же вечер повесился на дверце отдушины своей темницы. Впрочем, надо отдать справедливость: осудившие меня власти сдержали слово. Как только личность самоубийцы была установлена, мне возвратили свободу. Вот преступление, в котором я ее обвиняю, вот за что она заклеймена! – закончил палач, о злорадством глядя на меня. Невероятно, что ненависть делает с человеком! Ведь он искренне верит в эту чушь, которую несет! - Господин д’Артаньян, - произнес Атос, - какого наказания требуете Вы для этой женщины? - Смертной казни, - ответил гасконец, с презрением глядя на меня. - Милорд Винтер, какого наказания требуете Вы для этой женщины? - Смертной казни, - ответил мой шурин. - Господин Портос и господин Арамис, вы судьи этой женщины: к какому наказанию присуждаете вы ее? - К смертной казни, - глухим голосом ответили оба мушкетера. Я поняла, что смерти мне не избежать. Горько улыбнувшись, я выпрямилась и без страха посмотрела в глаза мужа. - Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, Ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе. Если Вы знаете какую-нибудь молитву, произнесите ее, ибо Вы осуждены и умрете. Двое слуг взяли меня за руки и повлекли за собой. Я не сопротивлялась. Мои судьи вели меня через городок Армантьер. После дождя воздух был чист и свеж, ущербная луна, обагренная последними отблесками грозы, освещала наш путь. Впереди Лис катил свои воды, походившие на расплавленный свинец. Я попыталась подкупить слуг, воспользовавшись тем, что оказалась на несколько шагов впереди остальных, но это не укрылось от моего мужа и лорда Винтера. Они сменили «караул», поставив на место Мушкетона и Гримо Планше и Базена. Наконец мы пришли на берег реки, палач связал мне руки и ноги. - Милостивые господа, имеет преступница право на последнее желание? – голосом, полным яда, съязвила я. Атос и мой шурин переглянулись. - Имеете, - нехотя ответил граф де Ла Фер. - В таком случае, я желаю, чтоб Вы, - я в упор посмотрела на Атоса, - сами казнили меня в лесу. Своею рукою, подальше от людских глаз. Завершим наше семейное дело, граф де Ла Фер. Мой муж немного растерялся, но вскоре взял себя в руки и кивнул. - Мы выполним Ваше желание. Атос взял у палача меч, развязал мне ноги и, взяв свободной рукой меня за плечо, повел в сторону леса. Я ожидала, что он сожмет мою руку так, что та посинеет, но граф просто крепко держал меня, чтоб я не сбежала при первой возможности. - Миледи, скажите, - вдруг тихо сказал мужчина, когда мы скрылись за деревьями, - Вы сказали, что были беременны, когда я Вас… В день той охоты. Это правда? Молю, только не лгите! - Правда, граф, - ответила я, опускаясь на колени. В последний раз взглянув на мужа, который, как бог, возвышался надо мной в свете луны, я склонила голову и перекинула волосы вперед. Зажмурив глаза, я стала ждать, что ледяная сталь отделит мою голову от тела. Так прошла долгая минута, которая тянулась вечность, мучительная минута. Послышался свист – так сталь рассекает воздух… Затем всплеск… Я не почувствовала ничего. Совершенно ничего. Открыв глаза и удивленно посмотрев в воды реки, поглощающие меч палача, я перевела полный непонимания взгляд на графа. Тот помог мне подняться с колен и сказал: - Уходите, Анна. У меня не поднимается рука еще раз убить Вас. - Граф… - начала я, но он прервал меня. - Я сказал, уходите! Пока я не передумал… Я замерла на месте. Граф де Ла Фер отпускает меня? Мне совершенно не верилось в это. Но лучше не искушать судьбу и бежать… Повинуясь внезапному желанию, я подалась вперед и легонько коснулась его губ своими. Всего на секунду, после чего отстранилась и развернулась, чтоб уйти, но он окликнул меня. - Скажите, кто подарил мне этот поцелуй? Анна де Бейль, леди Кларик, Шарлотта Баксон, баронесса Шеффилд, миледи Винтер или графиня де Ла Фер? Которая из шести? - Ни одна из них. Просто призрак из прошлого... - ответила я и поспешила скрыться в лесу, под кровом темноты.
Лоренца-Мария-Одетт: Вы когда-нибудь блуждали по ночному лесу? Когда луна скрыта за тучами, и ты идешь практически на ощупь? Исцарапав босые ноги, движешься из последних сил. Стоит задеть какую-нибудь ветку или кустарник, и тут же на тебя обрушиваются ледяные капли, скопившиеся на листьях после дождя. Вот так Миледи брела уже около часа. Ноги увязали в грязи, платье казалось неимоверно тяжелым, словно мешок с камнями. В очередной раз споткнувшись, молодая женщина взвыла от боли. Мало того, что она ушибла ногу о булыжник, так еще и треклятое платье зацепилось за коренья, торчащие из земли. После нескольких неудачных попыток освободиться от хватки этих «лап», она, разозлившись, сильно дернула ткань. Та не выдержала и с треском порвалась, а Миледи упала в грязь. Гневно что-то прорычав, она поднялась на ноги и раздосадовано начала развязывать корсет. Наконец ей удалось избавиться от платья, вернее от того, что от него осталось. Молодая женщина зябко повела плечами. Но все же лучше в одной рубашке, чем в этом невыносимом тяжелом платье. В нем далеко не уйдешь. Чтоб не замерзнуть, Миледи решила не стоять на месте и продолжила путь. Спустя четверть час ей повезло наткнуться на заброшенную хижину. Судя по всему, хозяева покинули ее не так давно, домик был в неплохом состоянии. Но женщине было не до этого. Кое-как доковыляв до хижины, она пристроилась в углу и моментально уснула. Алые лучи, словно кинжалы, пронзили темное ночное небо, и восход пролил на землю свою кровь. Проникая в самые потаенные уголки и щели, солнце прогоняло тьму. Несколько лучиков пробрались в заброшенный домишко сквозь распахнутое окно и принялись бестактно будить спящую, свернувшуюся калачиком в углу, молодую женщину. Та недовольно поморщилась и принялась спросонья искать одеяло. Не найдя такового, она нехотя приоткрыла опухшие веки и села. После сна на жестком деревянном полу все тело зверски болело. Поднявшись на ноги, Миледи принялась ходить по комнате, чтоб размять затекшее тело. Прогнав остатки сна, она вышла из домика и осмотрелась. К счастью, вдали виднелся небольшой городок, который она не разглядела ночью. Немного присмотревшись, молодая женщина узнала окраину Армантьера. - Выходит, я сделала крюк,- пробормотала Миледи себе под нос. - Оно и к лучшему. Молодая женщина быстрым шагом отправилась туда, где виднелись крыши домов. В первую очередь Миледи предстояло раздобыть где-нибудь одежду и деньги. Но это не представляло особой сложности. Немного понаблюдав через окна за хозяйками нескольких домов, она остановила свой выбор на жене трактирщика и без труда сыграла перед ней жертву бандитского произвола. Еле-еле удерживаясь на ногах, Миледи ввалилась в таверну и сразу же «потеряла сознание». Сердобольная хозяйка при помощи официантки перетащила ее в кухню. Там спустя некоторое время молодая женщина «пришла в себя» и сквозь слезы рассказала, как ее с десятилетним братом за углом подкараулили разбойники, обокрали, забрали мальчика, чтоб продать в рабство, а в ней самой углядели соблазнительную возможность скрасить однообразный досуг и лишили чести. Пухленькая с красным лицом хозяйка ахала, охала, то и дело вздыхая: - Бедное дитя! - Франсуа, мой маленький братик… - Миледи заливалась слезами, закрыв руками лицо. Что-что, а актриса она превосходная. Добродушная женщина накормила Анну, приговаривая ободряющие слова, нашла в каком-то сундуке старое простое платье и помогла Миледи одеть его, так как считала, что бедняжка не в состоянии даже стоять на ногах. - Если б я только могла добраться до Парижа, - всхлипнула Анна тихо, но так, чтоб женщина ее услышала. - Ох, малютка, ты сейчас не в состоянии проделать столь длинный путь! – взволнованно проговорила Луиза, а именно так звали жену трактирщика. - Я могу написать старшему брату, и он встретит меня. - Так что же ты раньше молчала? – воскликнула женщина, и уже через минуту лист бумаги, перо и чернильница стояли перед Анной. Та сразу же принялась писать письмо. « Рошфор, будьте добры встретить меня у ворот Армантьера завтра в полдень, у меня совсем нет денег. Миледи.» По-быстрому запечатав конверт, она отправила его графу в полной уверенности, что завтра он будет ждать ее в назначенном месте ровно в полдень. Молодая женщина знала, что Рошфор загонит дюжину лошадей, но выполнит ее просьбу. В дорогу Луиза ее не отпустила. - Ну уж нет! Ты должна отдохнуть! Миледи выделили небольшую комнатку с кроватью, маленьким письменным столом и окном, выходящим на внутренний двор. Конечно, не роскошные апартаменты в особняке № 6 на Королевской площади, но хоть что-то. А Миледи, которая провела ночь на холодном полу в заброшенном домике, жестковатая кровать вовсе показалась перинами из гагачьего пуха. Стоило ей только коснуться подушки, как на Анну внезапно навалилась жуткая усталость, и Миледи провалилась в сон.
Лоренца-Мария-Одетт: Когда молодая женщина проснулась, небо уже алело на востоке. Лучики постепенно пробирались сквозь тучи, которые плотным покрывалом заволокли небо. Один из них игриво пробежался по лицу Миледи, а легкий ветерок, ворвавшийся в комнату сквозь щель в оконной раме, ласково запустил свои пальцы, пахнущие луговыми цветами, в пшеничные пряди волос Анны. Это навеяло ей воспоминания о детстве, которое закончилось слишком рано. Как она встречала рассвет в поле, по-тихому скрывшись из монастыря, как лежала в высокой траве, широко раскинув руки, и, смотря в голубое-голубое, как ее глаза, небо, вдыхала легкий аромат луговых трав. Все это закончилось так резко, растворилось во тьме злобы и ненависти. В этом мраке нет места невинности, обычной человеческой радости просто от того, что живешь, дышишь полной грудью. Сквозь пелену зла небо не такое голубое, а скорее грязно-серое, легкий аромат цветов не слышен вовсе. В этом мире, где царят подлость и прелюбодеяние, за грехи сильных платят слабые. Такого понятия, как справедливость не существует вообще. Вернее, понятие-то существует, да только от него одно слово и осталось. Все можно купить, даже эту хваленую справедливость. Поэтому за деяния человека, называющего себя священником, который совратил ребенка, наказание постигло Анну. С тех самых пор, как на ее плечике появилась грязная метка, а сердце и душу поглотила ненависть, ее грехам нет счета. И неизвестно, найдется ли лучик света в этом существе, который рассеет тьму, ставшую сущностью несчастной девушки... Откинув одеяло, Миледи резко села на постели и, потянувшись, встала. Приоткрыв дверь, она скользнула в коридор, прокралась на кухню и остановилась у стола, на котором лежали разнообразные кухонные ножи. С видом знатока осмотрев их все, она остановила свой выбор на не очень большом кинжале с рукоятью, которая удобно ложилась в ладонь молодой женщины. Спрятав его в рукав, Миледи наконец-то почувствовала себя относительно защищенной. Все постояльцы еще спали. Никем не замеченная, Анна пробралась в конюшню и самостоятельно седлала первую попавшуюся лошадь. Конечно, некоторые трудности у нее возникли, но Миледи неоднократно видела, как это делал конюх, поэтому, немного повозившись, справилась. Вскочив в седло, она поспешила скрыться, пока хозяин лошади досматривает последние сны. До ворот Армантьера ехать всего ничего, от силы полтора часа, поэтому молодая женщина не торопилась и по пути рассматривала пасмурное небо, которое так и не одолел рассвет. Наблюдать за постепенно закипающей жизнью было весьма любопытно. Взрослые, дети, животные… Все потихоньку пробуждаются ото сна. Не прошло и три четверти часа, как уже был слышен детский визг и лай собак, а проезжая рядом с домами, Миледи могла разглядеть женщин, хлопочущих на кухне. Это была та, другая жизнь. Далекая от дворцовых сплетен, интриг и заговоров. Где не нужно постоянно оглядываться, ожидая, что в любую минуту какой-нибудь завистник всадит тебе нож в спину. Здесь сильный поможет слабому, а не сожрет с потрохами. Так всегда казалось Миледи. Она лишилась семьи, когда была еще совсем ребенком, поэтому привыкла полагаться только на саму себя, из-за чего в глубине души всегда завидовала тем, кто вырос в окружении любящих людей, а не монахинь-бенедиктинок, как она. - Анна, пойдем в лес поиграем? – вдруг раздался звонкий, словно маленький колокольчик, голосок, вырвавший молодую женщину из воспоминаний. Она так и замерла, не смея вздохнуть. Пульс бешено заколотился в висках, перед глазами встал образ мальчика-оборванца, веселого заводилы, которому вслед всегда раздавалось: «Ах ты, хулиганьё!»… Лучшего и единственного друга детства Миледи. До того как умерла ее дорогая матушка, они каждый день играли вместе. А после девочку забрала тетка и, присвоив себе ее отнюдь не маленькое наследство, упекла малышку в монастырь. Она даже не смогла попрощаться с братцем-Жаном, так она называла друга. Резко обернувшись, Миледи увидела мальчика лет десяти и бегущую к нему девочку чуть помладше. - Пойдем! – радостно отозвалась малышка. Молодая женщина тяжело вздохнула и поехала дальше. Возбужденное сознание начало рисовать ей картины счастливого прошлого. Все чаще она задавала себе вопрос: «Что стало с братцем-Жаном? Искал ли он меня?». Раньше у нее не было времени предаваться воспоминаниям, и расставание с близким человеком не так тяготило душу. А сейчас у нее было предостаточно времени, ведь Рошфор даже при большом желании не прискачет раньше полудня. Вот Миледи и убивала время, созерцая людей и природу, чтоб хоть как-то отвлечься от прошлого, которое упорно напоминало о себе. Промаявшись так несколько часов, она направилась к воротам Армантьера, до которых так и не доехала, делая большие крюки по окрестностям. Когда она прибыла, до полудня оставалось несколько минут. Миледи отошла в тень ветвистого дерева, чтоб не привлекать особого внимания, и прислонилась к нему, ожидая графа. Рошфор немного припозднился, прибыв с опозданием на двадцать минут, но его оправдывало то, что от Ла Рошель от Арматьера отнюдь не близко расположена. - Опаздываете, граф, - вместо приветствия произнесла Миледи, выходя из тени. - Прошу меня извинить, - ответил он, прикасаясь губами к ее изящной ручке. - Рошфор, нужно купить для меня нормальную одежду и незамедлительно ехать к Ришелье. - Да, конечно… - согласился мужчина, обводя взглядом босую Анну в старом платье, которое к тому же было ей великовато, но, поймав взгляд женщины, поспешно отвел глаза и помог ей сесть в седло. Купив ей мужской костюм, который пришелся в пору, так как был предназначен для совсем молоденького юноши, два шпиона кардинала отправились к своему покровителю. Всю дорогу оба молчали. Рошфор не знал, как завязать беседу, а Миледи вовсе не хотела разговаривать – ее мысли занимало нечто иное. К вечеру они прибыли.
Лоренца-Мария-Одетт: - Ваше Высокопреосвященство, - Миледи ворвалась в палатку кардинала. - У меня к Вам очень серьезное дело! - Миледи, почему Вы не в Англии?! – возмутился алый герцог, отрываясь от бумаг. - Прошу Вас, выслушайте… - попросила молодая женщина, с мольбой взглянув Ришелье в глаза, и тот, вздохнув, отложил документы и ответил: - Слушаю. Анна поведала о том, как мушкетеры, лорд Винтер и Лильский палач заявились в рыбацкий домик, в котором она ожидала капитана английского судна, как они судили ее, приговорив к казни… И как Атос отпустил ее. Молодая женщина изо всех сил старалась придать своему лицу безразличное выражение, когда она говорила о муже, но сердце ее начинало биться быстрее, стоило ей представить его темные глаза, наполненные противоречивыми чувствами. Этот взгляд явно говорил, что мушкетер в душе метался и не знал, правильно ли поступает. Но он все же отпустил ее… Конечно же, Анна умолчала о мимолетном поцелуе. Молодая женщина сама не до конца осознавала, зачем тогда потянулась к его губам. Внезапное желание, вырвавшееся из самых потаенных глубин ее сердца, подтолкнуло ее. Не успела она опомниться, как уже скиталась по лесу в кромешной темноте. Поведав и об этом, она пояснила, куда пропадал Рошфор, и в заключение добавила; - Ваше Высокопреосвященство, Вы сами понимаете, что мне нельзя оставаться во Франции, а также ехать в Англию. Прошу Вас, дайте мне увольнение. Я уеду в Испанию, - голос Миледи звучал твердо, хотя она и осознавала всю абсурдность своей просьбы. Кардинал ни за что бы не отпустил ее, но она продолжала смотреть ему прямо в глаза уверенным взглядом, в глубине души надеясь на понимание со стороны Ришелье. - Миледи, Вы правда думаете, что я так просто отправлю Вас в отставку? – поинтересовался кардинал. - Монсеньор, я уповаю на Ваше понимание! Прошу, ведь на кону моя жизнь! – воскликнула молодая женщина. - Об этом не может быть и речи, Вы слишком много знаете, - твердо сказал Ришелье, обращая свой взор на бумаги, всем своим видом сообщая, что разговор окончен. Но Миледи решила сражаться до последнего. Сделав несколько шагов вперед, она уперлась руками в стол и заговорила, стараясь не срываться на крик: - Я всегда была Вам верна, по Вашему приказу готова была отправиться на край света и зачастую отправлялась! Неужели Вы можете усомниться в моей преданности? - Зная Вас, я могу сказать, что Вы – злой гений, способны на любое коварство и преступление. Поэтому Вы либо будете принадлежать мне, либо никому! Я не желаю, чтоб эти качества, которые я ценю в Вас, использовались против меня, - такое заявление ввело Миледи в ступор. «Способная на любое преступление…» - эхом отозвалось в ее мыслях. Это ее разозлило, хотя в глубине души она осознавала, что Ришелье прав. - Ваше Высокопреосвященство, я откажусь от своего имущества, подпишу любые бумаги, только дайте мне уехать! Рошфор пустит слух о моей смерти, никому и в голову не придет искать меня! Позвольте мне покинуть Францию! Сама я в интриги ввязываться не собираюсь, наигралась уже, едва не головы не лишилась. Не хочу, чтоб меня убили в третий раз, но уже по-настоящему… - Допустим. Но Атос? И хотя я не понимаю, с чего вдруг такое милосердие, он отпустил Вас. А этот мушкетер прослыл самым большим пьяницей не то что роты де Тревиля – всего Парижа. Уверен, через неделю он поведает о Вас очередному собутыльнику, а через месяц о Вашем спасении будет знать вся Франция, - спокойно проговорил алый герцог. - Я позабочусь об этом. Рошфор поедет к нему и скажет, что меня нашли в лесу мертвой с перерезанным горлом и совсем без одежды, - так же спокойно ответила Миледи, словно придумала это не на ходу, а давным-давно. Воцарилось молчание. Ришелье размышлял над словами Анны, а та трепетно ожидала его решения. Так прошло пятнадцать минут. - Хорошо. Я отстраняю Вас, - произнес он и добавил: - но только попробуйте продать Ваши знания… - О, спасибо, спасибо, монсеньор! – лицо Миледи озарила улыбка победителя. Она преклонила колено и коснулась губами его перстня, как требовал обычай, и, взяв бумагу со своим увольнением, хотела уже покинуть палатку, но кардинал окликнул ее. - Я надеюсь, что с тобой будет все хорошо, Анна… - тихо сказал он. Все же, он успел привязаться к ней, ведь это действительно был самый преданный шпион. - Прощайте, монсеньор, я не забуду всего, что Вы для меня сделали. Вскочив на коня, молодая женщина едва ли не полетела в Париж. Ее мысли занимала маленькая белокурая девочка, почти точная копия Анны в детстве – ее дочь. Единственным отличием были большие темные глаза ребенка в обрамлении длинных ресниц. Единственное существо во всем мире, которое любило Миледи. Самое дорогое, что у нее было. Анне было страшно представить, что сделал бы с малышкой лорд Винтер, если бы ее и в правду казнили… Прогнав от себя эти мысли, она пришпорила коня. Миледи вбежала в дом. - Одетт, солнышко, где ты? – крикнула молодая женщина, снимая сапоги. К ней выбежала девочка девяти лет в простом, но аккуратном домашнем платье бирюзового цвета. Светлые кудри свободно спадали по хрупким плечикам. - Мамочка, ты наконец-то вернулась! – радостно воскликнул ребенок, обнимая молодую женщину. - Девочка моя, как же я скучала… - шептала Анна, крепко прижимая к себе дитя. Миледи гладила ее вьющиеся волосы, целовала в макушку, лобик и носик. - Ну, милая, что делала, пока меня не было? – спросила она, улыбаясь дочери. - Скучно было очень… Со мной никто не хотел играть, все постоянно были заняты… «Одетт, не сейчас; Одетт, иди лучше книжку почитай…» - малышка передразнивала слуг и кормилицу с доставшимся ей от матери артистизмом. Миледи рассмеялась. - Ладно, солнышко, пойдем, нужно собраться в дорогу. Мы с тобой потом поиграем, при условии, что ты не будешь забывать про учебу. - Конечно, мамочка. А что, мы куда-то едем? – беззаботно спросила Одетт. - Да, доченька. Нам нужно покинуть Францию, - ответила молодая женщина, поднимаясь с дочерью в ее комнату. - Надолго? - Думаю, навсегда…
Лоренца-Мария-Одетт: С той самой роковой ночи Атос не находил себе места. Он сам не мог понять, почему так волнуется за эту женщину. «Даст ли она знак, что с ней все хорошо?» - спрашивал себя мушкетер. И сразу же отвечал на свой глупый вопрос: «С чего бы ей это делать? Ведь она ненавидит меня. Почему я вдруг решил, что мой поступок изменил ее отношение ко мне? И вообще, какого черта я вдруг стал думать о ней, я ведь и сам ненавижу ее… Ненавидел… С чего я вдруг интересуюсь судьбой этой женщины?!». И все же, как ни крути, Миледи потихоньку, помаленьку заняла все мысли Атоса. В этом году август выдался слякотным и промозглым. Словно из мелких сит постоянно моросит неприятный холодный дождь, то и дело налетит пронизывающий ветер, взметнет полы плаща, заберется под рубашку, заставив все тело содрогнуться от его ледяного дыхания, и, расцеловав напоследок шею, исчезнет, будто и не бывало. Атос возвращался в свою походную палатку. Его сапоги скользили по не просыхающей слякоти, но он словно и не замечал этого. Придя в палатку, он швырнул плащ и шляпу в угол, сел на узкую переносную кровать и откупорил припасенную бутылку старого бургундского красного вина. В этот момент в палатку вошел мужчина. Атос без труда узнал в нем Рошфора – верного шпиона кардинала. - Чего надо? – грубо бросил мушкетер, наплевав на все правила приличия. Ему было не до них. - Ничего особенного. Просто взглянуть Вам в глаза, - ответил Рошфор, в упор глядя на Атоса. - Мне? – изумился тот. - Да, Вам. Как Вы могли?! – воскликнул незваный гость с некой болью в голосе. - Рошфор, Вы пьяны? Что за чушь Вы тут порете?! – возмутился мушкетер. - Не делайте вид, что не понимаете, о чем я! Вы убили ее! - Да кого, черт возьми?! – начал терять самообладание Атос. - Миледи! Вам было мало просто казнить ее, хотя Вы даже на это права не имели! Вы отправили ее ночью одну в лес на верную смерть! – вскричал Рошфор. - Миледи? – мужчина вскочил на ноги, - что с ней?! - Она мертва! - Как?.. – воскликнул Атос, хватаясь за голову. - А вот так! Ее изуродованное тело нашли в лесу! Запоздалый путник видел, как Вы всей своей шайкой вошли с нею туда, а вышли без нее! - Изуродованное? – хрипло прошептал мужчина. В его глазах отчетливо был виден невообразимый ужас. - Да! – дрогнувшим голосом отозвался Рошфор, - ее нашли совершенно нагую, всю истерзанную в грязи под деревом! У нее были вырваны ногти на руках и ногах, буквально изрезаны губы, какие-то непонятные пентаграммы на животе, вырезанные рукой какого-то ублюдка, и такая же надпись на лбу, гласившая «шлюха», - еле сдерживая слезы и предательскую дрожь в голосе, говорил Рошфор. Он особо не задумывался о своих словах, вовсе не пытался смягчить «удар», выдуманный Ришелье. Наоборот, он сгущал краски. Мужчина мстил. Мстил за то, что по милости мушкетера он больше никогда не увидит Миледи, которую он так нежно и трепетно любил всем сердцем, как не любил никого ранее. - Я видел это сам… - шепотом добавил он, опуская голову. Ему и правда хотелось разрыдаться, рвать и метать, придушить мушкетера. Это невыносимо больно – смотреть, как дорогой человек ускользает от тебя, растворяется в темноте, и не иметь возможности схватить за запястье и, прижав к себе, прошептать: «Не пущу». Быть бессильным сделать хоть что-то. Лишь одно утешало его – Миледи была жива… Мысленно он снова и снова возвращался к ней. Его тайные желания и мечты рушились, как карточный домик, с легкой подачи Атоса. А тот стоял ни жив ни мертв. Воображение его отчетливо рисовало истерзанное тело молодой женщины. «Мертва, мертва!» - эхом отдавалось в его голове. Мужчина упал на колени, сжимая руками голову. Побледневшие и высохшие губы двигались, как у человека, мечущегося в бреду, не издавая ни звука. Мушкетеру казалось, что внутри него образовалась пустота. Ледяная черная дыра, поглотившая душу, погрузившая сознание в бесконечную боль и отчаяние. Он просто не мог поверить в то, что Анны больше нет… В то, что он больше никогда не увидит ее глаза, даже пылающие ненавистью к нему. У него самого словно сердце биться перестало. - Убийца, - бросил Рошфор, разворачиваясь и выходя из палатки. Это слово, пропитанное ядом насквозь, было последним, что помнил мушкетер. Небо даровало ему последнее утешение, способное сберечь его от необдуманного поступка – мужчина уже принялся искать глазами кинжал. Атос потерял сознание. - Вы прекрасный актер, граф, - заметил мужчина, держащий под уздцы лошадь. - Благодарю, де Жюссак, - ответил, выходя из палатки, Рошфор ожидающему его у входа гвардейцу.
Лоренца-Мария-Одетт: Собрав все самое необходимое, молодая женщина одела дочь в мальчишечий костюм, купленный заранее на всякий случай. - Мама, а почему я не могу поехать в платье? – спросила Одетт, разглядывая себя в зеркало, пока Миледи убирала ее вьющиеся волосы под шляпу. - Тебе будет неудобно, родная, мы поедем верхом. Но ты не волнуйся, я возьму с собой твое любимое платье, - ответила Анна, пересчитывая деньги. Наконец все было готово. Усадив дочь в седло перед собой, Миледи пустила коня рысью прямиком в порт. *** - Какого черта?! – гневно воскликнула Анна, глядя в упор на капитана судна, которое должно было отправиться в Испанию. - Но что я могу, сударыня? Я же сказал, приближается шторм, отправка задержится на несколько дней, - твердо произнес мужчина, давая понять, что разговор окончен. Миледи хотела еще что-то воскликнуть, но удержалась и, яростно сверкнув глазами, удалилась. - Ну и мегера… Наорала так на тебя, Франсуа, – услышала молодая женщина у себя за спиной, но проигнорировала неприятные слова. Взяв дочь за руку, она повела ее в гостиницу, к их общему счастью расположенную в порту. День клонился к вечеру. Лучи закатного солнца плавно скользили по водной глади, упорно вырываясь из свинцовых туч-оков и окрашивая море в цвет старого вина. Но вскоре застилающие небо тучи справились с лучиками-мятежниками. Бархатным покрывалом землю укрыла ночь. Миледи уложила Одетт спать. - Спокойной ночи, милая, - ласково произнесла молодая женщина, поплотнее укутывая дочь в одеяло, чтоб та не замерзла, и поцеловала ее в лоб. - Сладких снов, мамочка, - сонно отозвалась девочка. Ее веки потяжелели, мысли начали мешаться – не прошло и нескольких минут, как утомленная непривычным для нее путешествия верхом малышка оказалась в теплых и уютных объятиях Морфея. Анна закрыла дверь на ключ и сама легла спать. Тишину холодной ночи нарушало лишь тихое дыхание маленькой девочки, к которому прислушивалась Миледи. Она ужасно боялась за дочь. Ввязав ее в столь опасное путешествие в другую страну, можно сказать в неизвестность, двигаясь в темноте и понятия не имя, куда приведет их эта дорога, Анна искренне надеялась, что это не обернется несчастьем хотя бы для ее ребенка с пока еще безмятежной и ничем не омраченной жизнью. Что ждало их там, в Испании? Удастся ли им добиться чего-то или придется драить полы в какой-нибудь таверне за жилье и пропитание? С такими тревожными мыслями Анна уснула. На рассвете она проснулась от какого-то чувства, напугавшего ее. Распахнув глаза и резко сев на постели, она осмотрелась вокруг. Сердце бешено стучало в висках, дыхание было учащенным и прерывистым. Не обнаружив никакой явной опасности, Анна подошла к дочери. Девочка мирно спала, обнимая край одеяла. На лице молодой женщины невольно появилась улыбка. Весь испуг как рукой сняло – безмятежный вид Одетт успокоил ее. «Что же это было?» - пронеслось в ее голове. Но Миледи не стала уделять этому внимания, решив, что это последствие последних отнюдь не легких дней. Поцеловав дочь в носик, Анна поднялась и подошла к окну. Все произошло, как и предсказывал хозяин шхуны – за окном бушевал шторм. У самого берега огромные волны, бурля и пенясь, раскачивали суда, как щепки. Издавая схожие с рычанием шакала звуки, грязная и мутная вода с множеством мусора, принесенного с глубин, набрасывалась на берег, жадно утаскивая в свою пучину все, что встречалось ей на пути. Казалось, что она пытается затащить к себе сам берег. А на горизонте темно-лазурное море бушевало с неким величием, прекрасное и, в то же время, пугающее своей мощью. На мгновенье Миледи почудилось, что в массивных волнах мчатся необузданные скакуны с белоснежной гривой-пеной, сверкающей в лучах восходящего солнца, как начищенное серебро. Никакой шторм не мог заставить их расстаться с величием - горделивые кони продолжали сверкать в чистой темно-лазурной воде. «Так и люди… - подумала Миледи, - человека с глубокой и чистой душой никакие невзгоды не изменят, он останется тем, кем и был. Золото и в грязи блестит… А человека пустого, с прогнившей душой трудности изобличат моментально. При малейшем ненастье прекрасная оболочка лопнет, являя ту грязь, что умело скрывалась под ней. Мне всегда казалось, что граф де Ла Фер оказался именно таким, ведь стоило ему увидеть эту треклятую лилию, как он тут же позабыл все свои признания и клятвы в вечной любви… Но тогда почему он отпустил меня? Из-за чувства жалости? Или же не такая уж и прогнившая у него душа?..».
Лоренца-Мария-Одетт: Вот уже несколько дней прошло с тех пор, как мы прибыли в Испанию. Мама стала какой-то странной… Молчаливой какой-то, с первого раза не откликается... Боюсь, что-то случилось... ведь неспроста мы столь спешно покинули Францию… К счастью, в Мадриде у нас не возникло никаких проблем с жильем и пропитанием. Мама сняла нам маленькую уютную комнатку в гостинице «Cuerno de la abundancia», это переводится с испанского, как «Рог изобилия». Такое презабавное совпадение, мама как раз недавно мне читала мифы о Геракле, сыне Зевса. В одном из них рассказывалось про рог изобилия. В нашей комнатке всего-то уместились две кровати, столик у окна с голубыми занавесками и стул. Хоть наша обитель и была совсем маленькой, мне почему-то в ней было очень уютно, хорошо и спокойно, особенно когда рядом была мама. А матушка была рядом всегда. Чаще всего она садилась у окна и, подперев рукой щеку, долго и неотрывно смотрела вдаль, в небо. Замирала, словно в статую превратилась, прямо как все, кто смотрела в глаза Горгоны Медузы из истории о Геракле. Даже жутко становилось смотреть на мамочку… Тогда я подходила к ней и неуверенно тянула ее за рукав. Мама оборачивалась и секунды две-три пыталась понять, что происходит, будто не узнавала меня. - Мама, мне страшно… - Что такое, детка? – она наконец-то вспоминала меня и усаживала к себе на колени. - Мне показалось, что тебя заколдовала Медуза… - Ну что ты, милая? Тебя так эти мифа впечатлили? Не пугайся, хорошая моя. Видишь вот это колечко? Оно нас с тобой от всего защитит. - От всего-от всего? - От всего-от всего. - Даже от Медузы? - Даже от Медузы, солнышко, - кивала мама, прижимая меня к себе. Я успокаивалась, веря, что колечко с голубым, как мамины глаза, камушком нас защитит. И так каждый раз… Вчера мы с матушкой вместе гуляли по городу. Игривые лучики солнышка переливались в лужицах на мостовой, оставшихся после дождя. Ласковый приятный ветерок перебирал волосы и щекотал шею теплыми пальцами. Мысли, которые явно тяготили маму все это время, отступили, она перестала затравленно озираться по сторонам, словно только что закончившийся дождик смыл всю тяжесть с ее души и принес покой, отразившийся в светящихся глазах. - Одетт, хочешь яблочко? – предложила мама, когда мы проходили мимо ярмарки. - Хочу, - улыбнулась я, и мы подошли к лавке с овощами и фруктами. Там уже стоял какой-то приятный на вид мужчина и рассматривал виноград. - Возьмите этот, он слаще, - сказал торговец молодому человеку, указывая на спелые, местами даже потемневшие плоды, но мужчина отрицательно покачал головой и продолжил рассматривать другую, менее спелую, но более красивую кисть. - Я возьму эту, - заключил он. Расплатившись за виноград, он развернулся, чтоб уйти, и увидел нас. Только что купленные ягоды покатились по мостовой – мужчина выронил их, как только взглянул на маму. - Сударь, Вы свой виноград потеряли, - шутливо заметила она, улыбаясь. Я тем временем разглядывала мужчину. На немного квадратном, грубом лице очень выделялись живые карие глаза, под которыми не менее отчетливо виднелись верные признаки бессонных ночей – темные круги. Сам по себе он был высокого роста, хорошо сложен, но одет не слишком богато и немного неопрятно. Пятно краски на камзоле выдавало в нем либо художника, либо растяпу. Скорее второе, судя по тому, как он растерял весь свой виноград. Хотя второе не исключает первое… - Бог с ним, - ответил он на ломаном французском с ярко выраженном испанским акцентом и чуть приблизился к нам, разглядывая маму, словно запоминая. - Смею я просить Вас об одолжении, очаровательная незнакомка? – произнес он, после недолговременной паузы. - Смотря о каком… - неуверенно ответила мама, пойманная врасплох такой внезапной просьбой. - О, поверьте, ничего, выходящего за рамки приличия! Мне нужна натурщица, а я никогда… - Вы художник? – перебила его я, напрочь забыв про все правила этикета. - Одетт! – строго одернула меня мама, - Некрасиво прерывать человека на полуслове! - Уверяю Вас, ничего страшного, - сказал мужчина и наклонился ко мне, добродушно улыбаясь, - Да, я художник. А ты, что, тоже любишь рисовать? - Люблю, но спросила не поэтому… Мне было интересно, откуда у Вас это пятно на камзоле… - призналась я. Мужчина удивленно взглянул на него и рассмеялся. - Тут скорее проявилось то, что я растяпа, - сказал он, улыбаясь. Он будто мысли мои прочитал! - Тебя зовут Одетт, да? А меня Диего. Будем дружить? – спросил он, протягивая мне руку. Лишь пару секунд колеблясь, я смело пожала ее. Диего снова улыбнулся своей добродушной улыбкой, выпрямился и посмотрел на маму. - Так очаровательная незнакомка поможет бедному художнику? - Почему бы и нет, - ответила она, тепло улыбаясь. - Огромное спасибо! Приходите завтра вон туда, - указал он на одиноко стоящий домик, - Я там живу и работаю. Можете взять с собой малышку, я буду ждать вас. - Хорошо, мы придем, - кивнула мама. - Тогда до свидания. До завтра, Одетт, - попрощался с нами Диего и ушел, напрочь забыв про виноград, которого, наверное, недоставало в натюрморте.
Фьора де Селонже: Ты правильно сделала, что выложила тут фанфик свой. Народ у нас добрый, как я успела заметить. Уровень критики выше фикбуковской.
Наталья: А рисунок нарисован вовсе не "кривыми руками"! Отличная юная "миледь"...
Фьора де Селонже: Маленькая Одетт очаровательная кроха. Могла быть похожа на Миледи, только глазки карие)) Я Вике тоже говорила, что у неё руки золотые. :-)
Реми: Лоренца-Мария-Одетт пишет: Я имел на это право, – прошептал он, белый, как полотно, - феодальное право позволяло мне вершить суд в своих владениях над всеми подвластными лицами… Врет граф. Не было такого права. Во-первых. Все случаи подлежащие смертной казни выведены из юрисдикции сеньориального суда и подлежали королевскому суду. Так и назывались: королевский случай. См. Кутюмы Бовези, вещь хрестоматийная 13-й век. Во-вторых право высшей юстиции было у сеньориального суда до 13-го века ( кое-где сохранилось но над крепостными-сервами. Где сервы в 17-м веке?). В третьих: Большинство уголовных дел, не подлежащих смертной казни, выведены из юрисдикции сеньорильного суда Мулинским и Орлеанскими ордонансами 1599 и 1600 гг.. В четвертых: сеньор не был судьей. Не был. Не был. Он председательствовал на суде лишь, дабы пошлины судебные огребать. Отсылаю все к тем же Кутюмам Бовези и истории Гаскони, где на общем дворянском собрании в 14-м веке могущественный граф Фезанзак выбирает сенешала. Общим дворянским собранием, голосованием. И это могущественный Фезанзак, 14-й век, а не, пардон, сраный землевладелец , титульный, но средней руки с ошметком баналитета. В пятых: никто не может судить равных себе. Титульный титульного не может судить. Графиня, пока брак не расторгнут, жена и графиня. См. презумпцию брака, от Древнего Рима и до наших дней. Титульных судит парламент. Взглянем на карту. Парижский Парламент территориально. В шестых: никто не может быть судьей в своем деле. Кутюмы Бовези. Рецепция: Закон Двенадцати Таблиц, конституции Гая , выставлен на римском форуме для всеобщего обозрения. С V в. и поныне. Ну и так, по мелочи: Берри королевский домен, где такая фигня никому не приснилась. Пикардия тоже королевский домен если что...
Лоренца-Мария-Одетт: Боже, Вы меня, право, огорошили... Спасибо Вам огромное за прояснение! Дело в том, что я когда-то в Википедии читала про Атоса, и там говорилось про феодальное право... Но верить Википедии не стоит, это уж точно... Еще раз огромное спасибо за то, что не поленились написать такой длинный и, конечно же, очень полезный отзыв! Могу я просить Вас помочь мне как-нибудь это исправить или сгладить в тексте?.. Потому что я в истории, признаюсь честно, отнюдь не сильна...
Фьора де Селонже: идея... та же миледи могла сослаться на любезно предоставленную Вам матчасть, дочь моя...
Лоренца-Мария-Одетт: Точно! Точно, точно, точно! Прекрасно! Это мы при встрече супругов и учтем...
Фьора де Селонже: Да, Анна в лицо этим ему тыкнет
Лоренца-Мария-Одетт: Надо сохранить это... Обязательно, чтоб ни в коем случае не потерять
Фьора де Селонже: не потеряешь. Я это в теме "Три мушкетёра А. Дюма как пособие по гендерной дискриминации".
Элен де Сент-Аман: Лоренца-Мария-Одетт пишет: «Так и люди… - подумала Миледи, - человека с глубокой и чистой душой никакие невзгоды не изменят, он останется тем, кем и был. Золото и в грязи блестит… А человека пустого, с прогнившей душой трудности изобличат моментально. При малейшем ненастье прекрасная оболочка лопнет, являя ту грязь, что умело скрывалась под ней. Понравилось.
Лоренца-Мария-Одетт: Рада, что Вы оценили:) Мне довелось наблюдать шторм своими глазами... Тогда и пришла в голову эта мысль.
Фьора де Селонже: Мне это напомнило нашу ночёвку в гостинице "Прибой". Тогда ведь тоже был сильный шторм...
Лоренца-Мария-Одетт: Незадолго до этого я и наблюдала шторм:))
Фьора де Селонже: А я, как в первый раз прочитала, вспомнила ту прекрасную ночёвку - когда я на электричку от Лазоревки до Сочи опоздала XD
Лоренца-Мария-Одетт: Фьора в "Возвращении", блин... Я, по-моему, больше тебя волновалась!))
Фьора де Селонже: А я уже преисполнилась пофигизма - как у эшафота. Славно прошёл день!
Лоренца-Мария-Одетт: Да-а-а! Жалеть о безумствах, которые сделали на счастливыми (хотя бы на время) не по-нашему!
Фьора де Селонже: Да и зачем жалеть, если была счастлива?
Лоренца-Мария-Одетт: Вот именно! Будь я на твоем месте, я бы тоже не переживала:) Но за дорого человека грех не поволноваться...
Фьора де Селонже: Как же я не хотела расставаться с тобой! :-((
Лоренца-Мария-Одетт: И я..(((
Фьора де Селонже: Увидеться бы снова...
полная версия страницы